*** Литературный клуб «Вечерки» ***

[Зяма]

Верю

Я верю в честность Президента
И в неподкупность постовых,
В заботу банка о клиентах…
В русалок верю, в домовых.

Я верю в то, что снизят цены,
Что развивается страна,
Что мне с соседом не изменит
Моя любимая жена.
.
Гадалке верю, что на картах
За деньги нагадает мне,
Что скоро стану жить богато,
И буду счастлив я вдвойне.
.
Я верю что учитель в школе
Совсем не хочет взятки брать,
Что он детей по доброй воле
На совесть будет обучать.
.
Я верю страховой конторе,
В которой клерки говорят
Что если вдруг случится горе,
Мне все убытки возместят.
.
Конечно, верю депутатам,
И всем политикам, ага,
Премьеру и его ребятам,
Страну раздевшим донага.
.
Я верю в то, что все уколы
И те таблетки, что дают,
Лишь закаляют силу воли
И только пользу принесут.
.
Я свято верю этим людям,
Что поселили меня здесь,
Что лишь у них я счастлив буду.
Как где??? В палате №6. :-))))))

[Зяма]

Чехов А. П.
Впервые - журнал "Осколки", 1886, N6.

БЕСЕДА ПЬЯНОГО С ТРЕЗВЫМ ЧЕРТОМ

Бывший чиновник интендантского управления, отставной коллежский секретарь Лахматов, сидел у себя за столом и, выпивая шестнадцатую рюмку, размышляя о братстве, равенстве и свободе. Вдруг из-за лампы выглянул на него чёрт... Но не пугайтесь, читательница. Вы знаете, что такое чёрт? Это молодой человек приятной наружности, с черной, как сапоги, рожей и с красными выразительными глазами. На голове у него, хотя он и не женат, рожки... Прическа a la Капуль. Тело покрыто зеленой шерстью и пахнет псиной. Внизу спины болтается хвост, оканчивающийся стрелой... Вместо пальцев - когти, вместо ног - лошадиные копыта. Лахматов, увидев чёрта, несколько смутился, но потом, вспомнив, что зеленые черти имеют глупое обыкновение являться ко всем вообще подвыпившим людям, скоро успокоился.
- С кем я имею честь говорить? - обратился он к непрошеному гостю.
Чёрт сконфузился и потупил глазки.
- Вы не стесняйтесь,- продолжал Лахматов.- Подойдите ближе... Я человек без предрассудков, и вы можете говорить со мной искренно... по душе... Кто вы?
Чёрт нерешительно подошел к Лахматову и, подогнув под себя хвост, вежливо поклонился.
- Я чёрт, или дьявол...- отрекомендовался он.- Состою чиновником особых поручений при особе его превосходительства директора адской канцелярии г. Сатаны!
- Слышал, слышал... Очень приятно. Садитесь! Не хотите ли водки? Очень рад... А чем вы занимаетесь?
Чёрт еще больше сконфузился...
- Собственно говоря, занятий у меня определенных нет...- ответил он, в смущении кашляя и сморкаясь в "Ребус".- Прежде, действительно, у нас было занятие... Мы людей искушали... совращали их с пути добра на стезю зла... Теперь же это занятие, антр-ну-суади, и плевка не стоит... Пути добра нет уже, не с чего совращать. И к тому же люди стали хитрее нас... Извольте-ка вы искусить человека, когда он в университете все науки кончил, огонь, воду и медные трубы прошел! Как я могу учить вас украсть рубль, ежели вы уже без моей помощи тысячи цапнули?
- Это так... Но, однако, ведь вы занимаетесь же чем-нибудь?
- Да... Прежняя должность наша теперь может быть только номинальной, но мы все-таки имеем работу... Искушаем классных дам, подталкиваем юнцов стихи писать, заставляем пьяных купцов бить зеркала... В политику же, в литературу и в науку мы давно уже не вмешиваемся. Ни рожна мы в этом не смыслим... Многие из нас сотрудничают в "Ребусе", есть даже такие, которые бросили ад и поступили в люди... Эти отставные черти, поступившие в люди, женились на богатых купчихах и отлично теперь живут. Одни из них занимаются адвокатурой, другие издают газеты, вообще очень дельные и уважаемые люди!
- Извините за нескромный вопрос: какое содержание вы получаете?
- Положение у нас прежнее-с...- ответил чёрт.- Штат нисколько не изменился... По-прежнему квартира, освещение и отопление казенные... Жалованья же нам не дают, потому что все мы считаемся сверхштатными и потому что чёрт - должность почетная... Вообще, откровенно говоря, плохо живется, хоть по миру иди... Спасибо людям, научили нас взятки брать, а то бы давно уже мы переколели... Только и живем доходами... Поставляешь грешникам провизию, ну и... хапнешь... Сатана постарел, ездит всё на Цукки смотреть, не до отчетности ему теперь...
Лахматов налил чёрту рюмку водки. Тот выпил и разговорился. Рассказал он все тайны ада, излил свою душу, поплакал и так понравился Лахматову, что тот оставил его даже у себя ночевать. Чёрт спал в печке и всю ночь бредил. К утру он исчез.
--------------------------------------------------------------------------------

Примечания:
Капуль Жозеф (1839-1924) - французский тенор, певший в Петербургской опере и пользовавшийся репутацией законодателя мод.
антре-ну-суади - entre nous soit dit (франц.), между нами будь сказано.

[Зяма]

По дороге по смоленской,
По ростовской, по тверской
Шел солдат из части энской
С перевязанной рукой.
Из недавнего санбата,
Чуть хромая на носок,
Шел, свою фуражку«всмятку»
Нахлобучив на висок.
По разъезженной дороге,
Без нательного белья,
В сапогах на босу ногу
И с лицом, как ты и я,
Догоняя взвод стрелковый
Или прошлую весну,
Шел солдат России новой
На чеченскую войну.
Шел на юг солдат отважный,
Ветер, зной и пыль в лицо,
Мимо дач многоэтажных,
Белокаменных дворцов.
Мчались мимо, обгоняя,
«Мерседес», «фольксваген», «форд»,
И ухмылками сияла
Череда господских морд.
И смеялись вслед солдату,
Разгоняя сытый сон
Новорусские девчата
Из зашторенных окон.
И глаза, от взглядов пряча,
Будто чувствуя вину,
Шел солдат от злости плача,
На кавказскую войну.
Шел по тракту и по бровке,
Шел по селам мимо хат.
То ли Теркин, то ли Бровкин-
Русской армии солдат.
Шел, чернея от загара,
Через новую страну.
За чубайсов, за гайдаров
На кавказскую войну.
(c)

[yanik]

Памяти В. С. Высоцкого – Пришла пора прощение просить – 2011.

Пришла пора прощение просить,
До Йом Киппура времени немного.
Коли виновен в чём – прошу простить,
Простите меня, люди, ради Бога.

Враги меня простите и друзья,
За все грехи мои и прегрешенья.
С грехами в Судный день – никак нельзя,
За всё у вас сейчас прошу прощенья.

Не то чтоб у меня друзей не счесть,
Однако же – хватает для общенья.
И за великую почту я честь,
За согрешенья получить у вас прощенье.

Я не жалел на вас ни времени, ни сил,
Ведь всех люблю и всех вас привечаю.
Того, кто мне обиды все простил,
Я тоже, без сомнения, прощаю.

Создатель знает правду всю о нас,
Кто как живёт в миру и чем кто дышит.
Достойнейших он выберет средь масс
И в Книгу жизни навсегда запишет.

Наум Заенчик

1 октября 2011 года.

[yanik]

Легенда Цербера
Жил был щенок. Обыкновенный такой. Мать его была ****, отец - кабель. Но была у него необычная способность - он мог свободно ходить в раи и в ад.

И когда он поднимался вверх, он становился умнее, красивее, способнее. Он превращался в существо божественного сияния и знания. Он видел мир сверху, видел как светится каждая душа, видел сколько счастья они могут друг другу дарить... если только... если только научатся доверять. Он видел что боль нужна только для науки, и научившись, души могут пребывать в удовольствии вечно... Высунув от умиления язык он наблюдал как решение всех мирских проблем складывалось в единое уровнение - простое до щенячего визга. Простое, но грациозное!

Прослезившись от умиления и красоты он каждый раз с нетерпением спешил обратно, в мир, пытаясь не забыть то что увидел. Но пока он бежал вниз по ступеням он превращался в обыкновенного пса. Он подходил к людям, заглядывал им в глаза своими умными большими щенячьими глазами, усердно тянул за штанины, но ничего сказать не мог.

Так продолжалось долго. Он подрос и стал взрослой большой собакой. Люди стали по-другому относиться к его попыткам общения: одним казалось что он хочет от них кусок мяса, другие испуганно шарахались от огромного пса боясь что он укусит. Люди перестали видеть в нем умильного щенка и встречали его кто камнем, кто палкой. Тем не менее он продолжал верить что однажды сможет рассказать и объяснить им все. Но время шло и со временем в глазах его поселилась грусть.

Однажды, в попытках понять людское недоверие, он решился спуститься в ад.

Чем дальше он шел, тем больше камней и палок он встречал на пути. Мысль о божественной красоте мира увиденной в раю становилась все более блеклой и далекой. Он ожесточенно пытался защитить эту крупицу красоты в себе, но для этого приходилось кусаться и рычать. Страдающие души чувстуя в нем свет тянулись к нему, рвали его на части потому что его свет напоминал им о потерянном ими свете. Но он был умный и сильный пес: иногда удавалось их обмануть, иногда победить силой.

Дальше идти было больнее. Свету внутри становилось все душнее и душнее. Драки все чаще. Кровь и смрад происходящего более не оправдывали эстетику райской красоты увиденной в детстве. Драки превратились в драки за выживание, а вера превратилась в недоверие. В конце концов он перестал помнить куда идет и зачем. Все что осталось это память о том что нужно сохранить что то важное. Сохранить во что бы то ни стало.

Теперь он больше не ждал пока на него нападут. Он нападал сам. Рвал на части и преуспел в этом до легендарности. Его стали бояться даже самые темные исчадия ада.
Куда бы он ни шел, за ним оставался кровавышй шлейф. В порывах ярости, он убивал без угрызений совести, зная что охраняет что то невероятно важное - что то светлое.

Но иногда он с четкостью вспоминал что именно он старался сохранить - тот свет и красоту, но потом мысленный взгляд его переходил на крики им причиненной боли. Это несоответствие вызывало невероятные муки вины и сожаления: он понимал что больше не позволит себе подняться в рай. Приносящий боль не достоин нести свет. Боль этого осознания задвигала память о рае глубоко-глубоко внутрь, туда где сложнее вспомнить.

В такие минуты ему хотелось с кем-то поделиться, хотелось выть от несоответствия. Скулить как маленькому щенку. Но ад есть ад, и в аду симпатия это слабость. И за моментом откровенности неизменно следовала попытка его убить. Недоверие оправдалось выживанием.

В конце концов, он опустился на самое дно и оставался там, охраняя свет мира и убивая всех кто имел неосторожность показаться ему на вид. Он понял людей, но потерял рай.

[Lemel']

Александр Драбкин (Биробиджан)

ПЕРЕД СЫНОМ
(рассказ шофёра Ефима Яковлевича Борунова в день своего семидесятилетия)

Мне повезло, зашёл к дяде Фиме случайно в тот день, когда ему исполнилось семьдесят лет, и не смог уйти сразу: пришёл Мишка, сын дяди Фимы, мы присели к столу, выпили, а потом слушали монолог старика, которому было что сказать сыну.

Мишенька, сегодня мне исполняется семьдесят лет, поэтому садись и слушай, мне есть что тебе сказать. Ты, конечно, считаешь, что всё тебе известно, и про меня, и про всю нашу семью. Но имей в виду, сынок, тридцать семь лет – это лишь половина того, что прожил я. Ада, подай что-нибудь к столу и садись сама. Не хочешь? У тебя кухня? Ладно. У нас будет мужской разговор. Ты не против, сынок?
Когда женщина рожает ребёнка, она кричит. Она кричит потому, что ей больно. Жизнь начинается болью, и болью заканчивается. Скажешь, несправедливо? Может быть. Но другого начала и конца для жизни ещё никто не придумал. Зато каждый имеет свой путь в самой жизни. «Как себе постелишь, так и будешь спать», – говорила моя мама. Она знала, что говорила, потому что её подушка могла окаменеть от слёз.
Подумай сам, Мишенька. Её дочери, твоей покойной тёте, было каких-нибудь девятнадцать лет. У неё был жених, и всё хорошо, но она поехала на съезд комсомола в районный центр, там познакомилась с парнем – он тоже был каким-то активистом. У них любовь… Приехала домой, слёзы, конечно, «не трогайте меня… я не хочу жить…» и всё такое, выскочила на улицу и … Миша, ты когда-нибудь слышал, как кричат женщины, когда рожают детей? Но чтоб тебе никогда не слышать, как кричат матери, когда детей хоронят.

[Lemel']

(продолжение)

Отец сказал: «Гита, поедем на Дальний Восток». Ты знаешь, сынок, у меня тогда было ещё два брата – Сёма и Моисей, и сестра Этя. Слава Богу, нам ничего не стоил контейнер для багажа: всё, что мы имели – при нас. Ладно. Ехать лучше, чем идти пешком. К тому же от Орла до Биробиджана на станциях кипяток и милиция бесплатно. Приехали в Бирофельд, там был тогда колхоз.
Не думай, Мишенька, что там счастье можно было черпать ведром прямо из речки, за ним нельзя было ходить с корзинкой, как за грибами. Переселенчество – это бедность. Чтоб тебе, сынок, никогда не знать, что это такое – бедность.
Отец мой умер через год после нашего приезда. В колхозе – голод. Я работаю, а имею – заработок… пусть мне будет столько болячек на старости лет, так я ещё поживу. Но уйти из колхоза – гиблое дело. Паспорт у председателя в сохранности, как в швейцарском банке. Председатель говорит: «Работай, Ефим, у тебя авторитет». Миша, ты когда-нибудь обедал авторитетом? В том-то всё и дело, что авторитет в тарелку не положишь. Что он тебе, если мама и братья голодают. Но я нашёл-таки выход. В селе Алексеевка был тогда «Переселенстрой» – хозрасчётная организация. Тоже не из богатых, но хоть что-то можно было заработать, чтобы хватало на жизнь. Председатель «Переселенстроя» попросил моего председателя отпустить меня хотя бы на год, с тем, чтобы я мог хоть немного прокормить семью. «Не умирать же Боруновым с голоду», – сказал он моему председателю, и тот меня отпустил. Я стал работать в Алексеевке, и работал до тех пор, пока «Переселенстрой» не расформировали. И что? Куда идти? Моя мама мне говорит: «Фима, ты имеешь две тысячи наличными (столько я получил при расчёте), подлатаем дыры, возьмём детям что-нибудь из одежды, и купим тёлочку. Надо же с чего-то начинать. А потом, может быть, удастся переехать в город». Ладно. Иду к управляющему отделением колхоза и прошу его продать мне тёлочку. В кармане у меня одна тысяча двести рублей. Фамилия управляющего была Бакман, и ты запомни эту фамилию, сынок, потому что Бакман помог нам встать на ноги. Так вот. Прихожу я к Бакману, а у него гвалт: доярки кричат, что кому-то не дали корма в коровник, а теперь требуют надои, а где их взять, надои, если скотина не доедает, кричат ещё про что-то… В общем, как обычно. Я стою, жду, пока управляющий освободится. Потом говорю ему, что хочу купить в колхозе тёлочку. «Иди за мной, – говорит он, – и смотри сюда. Вон стоит корова, видишь?» А корова! Не корова, а коровья шкура, которую натянули на арматуру. Бакман делает вид, что не заметил моих «восторгов» и продолжает: «Вот эта корова недавно скинула телёнка, потому что ударилась. Возьмите её, покормите до весны, и вы будете с молоком, чтоб я так видел здоровой свою семью. Иди, Ефим, и неси деньги». Я стою, как истукан, и, конечно, понимаю, что корова – это не тёлочка, и откуда, скажите, у меня деньги на корову. «Откуда у меня деньги на корову?» – говорю я Бакману. «А сколько у тебя есть?» – спрашивает он. «У меня есть тысяча двести рублей», – отвечаю. «Давай, – говорит, – свою тысячу и будь здоров до ста двадцати лет».
Миша, видел бы ты эту корову весной – красавица! Сколько обещал Бакман, столько молока она и давала.