Суровая правда Суровцева. Бывший генеральный «Бобруйскшины — о времени и о себе.

В нынешнем году, после долгих лет забвение Владимира Александровича Суровцева пригласили на празднование Дня химика.

В нашем городе Владимира Александровича Суровцева знают и уважают многие, особенно шинники старшего поколения. Работая в свое время генеральным директором «Бобруйскшины», он внес большой вклад в развитие производства и социальной сферы. На днях Владимир Александрович отметил свое 70-летие. Накануне юбилея с ним встретился корреспондент «Вечерки».

«Отца посадили как врага народа»

— Родился я в Костроме в 1936 году в семье железнодорожника. В 1937-м сгорел дом, в котором мы жили. Погорельцев из 32 квартир поселили в зале ожидания, перегородив его ширмочками. Однажды отец пришел с работы и сказал: «Как мне такая жизнь надоела...». Услышал это сосед за занавеской и, видимо, решив «расширить» жилплощадь, донес в НКВД. На следующий день отца арестовали. Из тюрьмы в Ярославле его отправили на строительство БАМа. Посадили и брата отца, который работал на железной дороге в Забайкалье. А мать с нами, тремя братьями, выселили из зала ожидания. Перебрались в деревню, к матери отца. Мама устроилась на фабрику в Ярославле и добиралась туда за 20 километров. Когда началась война, появилась нужда в специалистах-железнодорожниках и отца выпустили из лагеря, определили в Ярославль, дали маленькую комнату. Появились в нашей семье еще два брата. Тяжело было, жили впроголодь. Отец до пенсии работал на железной дороге, его наградили тремя орденами, медалями... Все его сыновья получили высшее образование. Например, наш старший брат Лев окончил техникум, авиационное училище, академию, работал в институте имени Чкалова начальником отдела вооружения.

«Мечтал быть летчиком, а стал шинником»

— В старших классах школы я занимался в аэроклубе, очень хотел стать летчиком. Кстати, училась здесь тогда парашютному делу и будущая первая женщина-космонавт Валентина Терешкова. Но не суждено было сбыться моей мечте. В десятом классе у меня в левой руке взорвался запал, оторвало пальцы. Поступил на вечернее отделение Ярославского технологического института. Друзья позвали работать на шинный завод. Сначала был контролером ОТК в ремонтно-механическом цехе, затем научился работать на станках. Начальник цеха поставил меня бригадиром слесарей, потом мастером по ремонту оборудования. Работали в мазуте, саже, грязи и называли нас бригадой чертей. Оборудование для завода было вывезено из Германии и нужно было приводить его в порядок. Ребята за работу держались, трудились на совесть, я там многому научился. Потом начальник цеха пригласил меня строить Днепропетровский шинный завод, запустили его в 1963-м. Затем строил Волжский шинный, работал там начальником цеха, главным конструктором. В 1970-м направили учиться в Москву, в инженерно-экономический институт на факультет организаторов промышленного производства и строительства. Я сдал кандидатский минимум, начал писать диссертацию по строительству и пуску новых производств. Позже назначили меня директором Нижнекамского завода грузовых шин. Здесь были сконцентрированы новое оборудование, новые технологии. Работали и день, и ночь. Стройка была громадной, но сделали все быстро и квалифицированно. Кстати, строили завод заключенные. Рядом был лагерь и их, пять тысяч человек, по специальному проходу, под охраной, водили на работу...

«Делу нужно отдавать всего себя»

— 1 августа 1978 года вызвали меня на коллегию в Москву и назначили генеральным директором на Бобруйский шинный комбинат. Выезжать нужно было срочно. Вернулся в Нижнекамск, отдал ключи от квартиры генеральному, попросил его прислать вещи машиной в Бобруйск и уже 4 августа, в возрасте 41 год, приступил к работе на новом месте. Безобразий здесь было много, слабо был подготовлен инженерно-технический персонал. Вообще, неправильно был спланирован весь процесс пуска комбината. Сверху постоянно давили: скорее, быстрее давайте принимать... Не развивалась социальная сфера. Для шинников был один магазин на улице 50 лет ВЛКСМ, одна школа, три детсада. Очередь на жилье — 4 тысячи человек, на детсад — три тысячи. И ничего не решалось. Понимал мои трудности бывший первый секретарь обкома партии Виталий Викторович Прищепчик. Сильное впечатление осталось у меня после встречи с Петром Мироновичем Машеровым, которому я мог рассказать о положении, в которое попал. После этого вышло постановление ЦК КПБ и Совмина «О развитии социальной сферы объединения «Бобруйскшина». Мы начали строить общежития, квартиры в новых микрорайонах, пионерлагерь «Мечта», детский сад-санаторий «Радуга», организовали совхоз «Шинник», благоустраивали профилакторий комбината... Более чем в полтора раза возросли объемы производства продукции. Работать приходилось много, с шести утра до двенадцати ночи, принимать иногда жесткие решения. У меня было два секретаря и два водителя, они работали через день, а я — ежедневно.

Нажил, как говорится, и врагов. За то, что всегда говорил правду в глаза, не поступался совестью. Помню, здорово схлестнулся на республиканском совещании с секретарем ЦК Фирисановым. И хотя уходил с трибуны под аплодисменты зала, после этого работники ЦК со мной не здоровались — боялись, что Фирисанов «сожрет». Проработал генеральным три с половиной года. А потом меня обвинили в хищениях, сняли с работы, исключили из партии. И за что? Перед уходом в армию зашел ко мне на работу сын попрощаться, попросил взять на память майку с олимпийской символикой — их привезли в качестве сувениров для команды «Шинник» немецкие футболисты. С этого и началось. Пришлось отвечать и за «подснежников» — тех же футболистов и освобожденных секретарей комсомольских организаций. Ведь тогда футболисты числились на рабочих местах в цехах, получая по 120-130 рублей. Это сейчас им платят доллары, а они, извиняюсь, ни черта не играют. Помог пожилой работнице дом отремонтировать, дровами обеспечил. Вот такие мои «грехи», за которые мучили допросами. А что я имею? Нищенскую пенсию да утраченное здоровье. Один инфаркт получил, второй, инсульт, из больниц не вылажу... Все, что со мной случилось — совершенная несправедливость. Встречались на моем пути сволочные люди в ранге партийных руководителей, жившие ради корысти и наград. Некоторые даже умереть достойно не умели, хотя и не хочу плохо говорить об умерших.

Но в основном со мной работали порядочные, преданные делу люди. Вот, взять нынешнего руководителя концерна «Белнефтехим» Александра Васильевича Боровского. Помню, мы случайно встретились с этим молодым человеком на заводе, разговорились. Оказывается, поступил он в институт, а учиться возможности нет, пришлось бросить. Поехали вместе в институт, восстановились. Надо отдать должное его характеру, способностям. Я считаю, что он сам сделал сам себя. Как и многие другие специалисты шинного. Тепло вспоминаю по совместной работе Владимира Трусова, Владислава Животовского, мой бывший водитель Геннадий Емельянов стал главой администрации в Татарстане... Очень радуюсь, когда узнаю об успехах бывших подчиненных. Вообще, я считаю, что руководитель шинного предприятия должен быть обязательно шинником, а не РТИ-шинником, автомобилистом или еще кем-нибудь. Этого шинный завод не терпит. Кстати, в 1990-м я снова возвратился в родной коллектив — был президентом ассоциации «Белшина». Приходилось работать и в других местах. И, считаю, чтобы дело ладилось, нужно отдавать ему себя всего.

Я благодарен жене Надежде Васильевне. Она всегда со мной рядом — и в радости, и в печали. Сын наш работает на шинном, дочь в больнице врачом. Двое внуков стали рабочими, двое живут со мной и ходят в школу. Есть «задрипанная» дача, с которой воруют, а милиция с жуликами не борется... Приятно, что нынешнее руководство «Белшины» вспоминает старых работников, приглашает на встречи, празднование Дня химика. К людям, отдавшим силы и здоровье производству, всегда нужно относиться по-человечески...

Александр УДОДОВ.

Фото Дмитрия МЯКИНА.

jeff

a chego on krokodila Genu Potilicina ne vspomnit. gde on seichas